Жизнь вечная есть

21 марта 2021 года, в праздник Торжества Православия, преставился ко Господу старейший священник Вятской епархии, клирик Серафимовского собора г. Вятки протоиерей Серафим Исупов. Более 60 лет он предстоял в молитве пред Престолом Божиим, посвятив свою жизнь Церкви Христовой.

Серафим Исупов родился 28 июля 1929 года в деревне Исуповы Арбажского района. В 1951 году окончил духовную семинарию в Троице-Сергиевой Лавре, после чего учился в Московской духовной академии. 4 декабря 1956 года кандидат богословия Серафим Исупов был рукоположен во диакона, а 27 декабря архиепископ Вениамин (Тихоницкий) посвятил его в сан священника и назначил в клир Серафимовского собора, где батюшка служил всю жизнь.

Протоиерей Серафим Исупов был удостоен многих иерархических наград: митры, права служения Божественной литургии с отверстыми Царскими вратами до «Отче наш», права ношения второго креста, а в 1996 году батюшку наградили Орденом князя Даниила Московского II степени. Ещё большей наградой стала любовь прихожан Серафимовского собора и многих других вятских храмов, стремившихся получить у отца Серафима добрый совет, исполненный духовной мудрости и христианской любви, обращавшихся к нему за молитвенной помощью.

23 марта в Серафимовской церкви состоялось отпевание протоиерея Серафима Исупова. Чин погребения возглавил архимандрит Феодор (Рулёв). Духовные чада почившего батюшки, священники и прихожане Вятской митрополии в соборной молитве просили Христа Спасителя упокоить душу Его верного служителя в вечном блаженстве Небесного Царства.

Протоиерей Александр Балыбердин, ключарь Успенского кафедрального собора г. Вятки, произнёс проповедь у гроба почившего: «Самое дорогое, что мы можем принести в дар отцу Серафиму, — это наша молитва и добрая память о нём. Я уверен, что пройдёт время, но люди всё так же будут помнить батюшку, встречи с ним, его добрую, ласковую улыбку, его порой требовательные слова назидания и неизменное искреннее расположение к каждому — то, чего нам в обычной жизни так не хватает.

Приходя в Церковь, мы ищем прежде всего Царства Божия, вечного спасения, которое можно обрести, исполнив заповедь Христову: «Претерпевший же до конца спасётся» (Мф. 10:22). В жизни отца Серафима было много испытаний. Его рукоположил владыка Вениамин (Тихоницкий), сын священномученика Михаила. Батюшка застал священников, которые начинали своё служение ещё до революции и которые прошли сквозь горнило гонений за веру. Поколение, к которому принадлежал отец Серафим, вынесло испытания 1930-х годов, репрессий и великой войны. Это поколение понимало цену жизни, но и знало, как люди порой могут быть низки. Нам сегодня даже не представить, а ведь многие в то время ожесточились, отвернулись от Бога, от ближнего. Но именно Православие, Христос и Его Церковь помогли устоять тем, кто хотел жить с верой и любовью. Церковь стала тем местом, где можно было пережить это трудное время и остаться в полной мере человеком.

Мы знаем, что отец Серафим прошёл сквозь испытания хрущёвских гонений на веру, когда в Кировской области было закрыто до половины храмов, прошёл и время полного равнодушия к жизни Церкви. Так получилось, что он стал той нитью, духовной связью, которая соединила нас, молодое тогда ещё духовенство, пришедшее в Церковь 30 лет назад, с теми отцами, которые служили во времена гонений, требующие исповедничества за Имя Христово. Он пребыл в Церкви до конца, и даже последний период его жизни тоже стал для него своего рода испытанием, потому что ему пришлось пройти сквозь медные трубы всеобщего почитания. Далеко не все выдерживают такое искушение, некоторые теряются, а он устоял. И вот сегодня хочется сказать дорогому батюшке Серафиму слова сердечной признательности и благодарности за то, что он своей доброй, благотрудной жизнью, исполненной любви, показал нам единственно верный путь, ведущий в Царство Божие. И, наверное, сейчас он больше всего хочет одного — чтобы и мы пребывали в Церкви Христовой до конца и так достигли Царствия Небесного. Постараемся оправдать его доверие».

По благословению митрополита Вятского и Слободского Марка протоиерей Серафим Исупов был похоронен на территории Троицкого храма слободы Макарье г. Вятки.

* * *

Предлагаем вниманию читателей отрывок из книги протоиерея Серафима Исупова «Жизнь вечная есть», которая вышла в 2015 году, а сейчас готовится к переизданию.

«В 1947 году, в конце сентября, мы с Анатолием Новиковым поехали учиться в Московскую духовную семинарию. Приехали в столицу в четыре часа утра. Семинария тогда находилась в Новодевичьем монастыре. От Садового кольца шли пешком, транспорт ещё не ходил. Пришли в обитель через час, двери ещё закрыты. Уселись у входа, раскрыли чемодан с провизией. Просфорница Александра Михайловна испекла нам пирог во весь чемодан и ещё маленьких булочек. А хлеб тогда был по спискам, свободно не продавали. Когда открыли дверь, мы представили документы, и нас определили в спальню в притворе трапезного храма, отгороженную деревянной заборкой напротив уличных дверей, и там жили целый год. Учились в комнате рядом. На первом уроке по церковно­славянскому языку получил тройку: не смог быстро выговорить слово, а в своём храме я читал хорошо. Библию всю прочёл ещё подростком, так что для меня всё было знакомо, учился легко и хорошо.

Утром шли в храм, читали молитвы, а потом стояли за Божественной литургией. Вечером также в церкви молились. Народу в монастырь стало ходить много, чтобы послушать хорошее пение и посмотреть на семинаристов. Нас поступило тогда 80 ребят, на два класса учились. В выходные ходил пешком по Москве. Как-то увидел, что горожане купаются в Москве-реке. Подошёл, посмотрел на водную муть и сказал: «Я в такую лужу не полезу. У нас Вятка чистенькая, голубая. Стоишь в воде по грудь, а видны камушки на дне и как пескари плавают вокруг ног».

На следующий год нас перевели учиться в Троице­Сергиеву Лавру в Загорск (ныне г. Сергиев Посад). Говорили, что власти отправили нас подальше от Москвы, а то религиозная агитация от семинаристов мешала. Отдали под духовную школу Царские чертоги. Внизу были спальни с железными кроватями, а на втором этаже — просторные классы. Первую зиму было очень холодно: отопление плохо работало да и окна не утеплены. Рядом, где сейчас академический храм, находился городской клуб, а дальше — учительский институт. Мы ходили в Троицкую церковь к мощам преподобного Сергия, стояли Литургию. Утренние и вечерние молитвы читали в нижнем зале.

Преподаватели у нас были хорошие. Отец Сергий Савинский катехизис строго спрашивал. Отец Димитрий Боголюбов много говорил о службе, о жизни и пел с классом. Отец Тихон Попов был слепой, его матушка приводила. Отец Александр Смирнов — настоятель московской церкви в Николо­Кузнецах. Он, очень грамотный по­светски, часто добавлял из поэтов или философов подходящие суждения. Батюшка читал лекции по Новому Завету и перед экзаменом, показывая два толстенных тома лекций, говорит нам: «Где вам осилить столько материала? Давайте возьмём несколько лекций», — и тоненькую тетрадь выбрал для экзамена. Но он преподавал у нас только год: у него было кровоизлияние в мозг, и отец Александр скончался. Все мы очень жалели его.

Пришёл к нам преподаватель английского языка Иван Николаевич Хибарин. Умнейший человек, я таких более не встречал. Он знал в совершенстве французский, немецкий, болгарский, сербский, еврейский, греческий, латинский и прочие языки. Был глубоко верующим человеком. «Я верую, как простой крестьянин, а если бы более изучил науки, то веровал бы, как простая крестьянка», — приводил нам слова какого-то учёного. Каждое воскресенье и в праздники Иван Николаевич ходил в храм и там стоял в народе, а не как преподаватели на правом клиросе, молился на коленях, головой касаясь пола. Постился, был действительно благочестивым. Шесть лет жил в Англии, но однажды поймал себя на мысли, что думает по-английски. «Что же я родной язык забыл, что ли?». И вернулся в Россию. Он писал статьи в Малую советскую энциклопедию, по возвращении звали в Большую энциклопедию, но Хибарин отказался, потому что занят был переводами в Патриархии.

У нас на уроках удивлялся: «Как можно учить язык один час в неделю? Надо каждый день не по одному часу! А это только ознакомление с языком». И отвлекался часто, объясняя, какой смысл одно слово имеет в переводах на разные языки. Скажет: «Вот такое-то слово встречается в Библии только дважды. Найдите у такого-то пророка, в такой-то главе и в таком-то стихе». Открываем Священное Писание, находим слово, а Иван Николаевич начинает объяснять различные его оттенки при переводе. Так о Библии говорил, будто всю её наизусть знал. Он мне за перевод, за сочинение поставил пять с плюсом — недоумеваю за что.

Николай Петрович Доктусов также был, как мы называли его, «ходячей энциклопедией»: на все вопросы по всем предметам отвечал полно и доходчиво. Анатолий Васильевич Ушков преподавал церковно­славянский язык, церковное пение и чтение. Учил, чтобы на службе молящимся было понятно каждое слово, каждый слог. Отец Александр Ветелев преподавал гомилетику. Мы писали ему проповеди, сочинения.

Занятиям в соседнем классе, что находился рядом с клубом, часто мешали громкая музыка и крики. Патриархия договорилась с городскими властями и построила на окраине Загорска Дом культуры, и клуб туда переехал. Вот какой ценой передали нам бывший храм. Когда прибрались, то мусора вывезли две грузовые машины — такая в клубе была культура. Потом отремонтировали и освятили храм в честь Покрова Пресвятой Богородицы. Семинаристы пели хорошо, и многие приходили послушать их пение и вместе помолиться.

Семинаристы — ребята молодые, им нужно движение, и нам разрешили сделать волейбольную площадку. Однажды студенты из учительского института подошли к штакетнику, разделяющего нас с ними, и говорят: «Эй, бурсаки, идите к нам поиграть. Мы вам забьём десять голов, а вы нам ни одного». Наши согласились, пришли, забили им в сухую десять голов и ушли. А на вечерние занятия приходит инспектор Доктусов и говорит: «Вы, ребята, молодцы! Не посрамили честь школы, но больше к ним не ходите. Сейчас ректор института звонил и раздражённо говорил: «Что это ваши студенты ходят на нашу территорию?!». Бывало, наши ребята заговорят со студентами из института, а тех потом преподаватели отчитывают: «Вы своего не знаете, науки современной, а ещё о Боге с ними спорите». Может, потому их институт и перевели в Орехово­Зуево.

Анатолий Новиков с третьего курса семинарии и до окончания был иподиаконом у Патриарха Алексия I. Его пригласил Алексей Остапов, крестник Святейшего. Вот и пригодилось иподиаконство у архиепископа Вениамина (Тихоницкого). В Вятке Анатолий ещё пел на клиросе, а я уже иподиаконствовал и Анатолия уговорил. Владыка Вениамин радовался, что у него теперь молодёжь, а то старые его за бороду дёргали. А меня взяли иподиаконом к митрополиту Николаю (Ярушевичу). Но было очень неудобно отпрашиваться, ехать в Москву и там после всенощной ночевать, не зная у кого найти место. Да и старший иподиакон был очень нехороший, даже, готовя владыке запивку, пять раз отопьёт да дольёт. А потом меня Константин Нечаев позвал, и семь лет я иподиаконствовал у Святейшего Патриарха Алексии I (Симанского). Повидал многих представителей Поместных Церквей: Иерусалимской, Антиохийской, Александрийской, Болгарской, Сербской, Греческой. Они иногда приезжали к Патриарху на праздники.

На лекциях мы с Анатолием сидели у кафедры за первым столом, и нас ребята просили подсказывать: у кого-то дата из головы выскочит, а кто-то не знает с чего начать. Бывало, слово подскажешь, и идёт ответ. Один семинарист за нами из-за стола отвечал и запнулся. Я голову наклонил и подсказываю. Вдруг чувствую, мне по затылку ручкой кто-то колотит. Разогнулся, а это отец Димитрий: «Ты у меня под носом, а подсказываешь!». — «Простите». И такое бывало…

Мы учились на третьем курсе. Вдруг приезжает Патриарх Алексий I и идёт к нам на экзамен по догматике, а с ним ректор, инспектор и преподавателей человек десять. Святейший сел за кафедру, взял журнал, и я слышу: «Исупов». Приподымаюсь в недоумении. «Идите, берите билет». А в каждом — по пять вопросов пространных. Прочитал два, слышу: «Ну, отвечайте». Ответил на первый вопрос, на второй. «Садитесь». Стою. «Садитесь, садитесь». Ушёл, сел за стол и думаю: «Вроде правильно отвечал, что ему не понравилось?». Смотрю, и второго Патриарх посадил. Нашему преподавателю отцу Сергию отвечали досконально минут по двадцать–сорок, а тут две минуты, и «садись». Так весь класс скоростным методом Святейший опросил и отцу Сергию говорит: «Как хорошо они знают! Мы в семинарии хуже их отвечали. А почему у него «тройка»? Он же знает на «пять». И всем в журнал поставил «пятёрки», только одному или двум — по «четвёрке». Ещё Патриарх некоторых учителей обличил: «Вот у одного преподавателя была толстая тетрадка, по ней учил, а больше ничего не знал. А другой подолгу мучил на ответах». Все знали, о ком он говорит. Потом преподаватели дивились: «За двадцать минут всех опросил и закончил экзамен!». А ребята из других классов с завистью говорили: «Вот бы нам на экзамен Патриарха!». Возможно, он из-за Алексея Остапова, своего крестника, приезжал.

В семинарии и академии выдавали приличную стипендию, а у кого без «троек», тому каждый месяц добавляли. С третьего курса нам ввели форму: сшили всем по кителю со стоячим воротником и брюки. Вместе с нами учились отец Матфей Стаднюк, отец Василий Сведенюк, Константин Скурат, будущие митрополит Алексий Тверской (Коноплёв) и митрополит Феодосий Полтавский (Дикун). А иподиаконствовали мы у Патриарха Алексия I вместе с будущими митрополитом Антонием Петербургским (Мельниковым) и митрополитом Филаретом (Вахромеевым), Патриаршим экзархом всея Беларуси. Старшим иподиаконом был будущий митрополит Питирим (Нечаев).

Закончили мы семинарию, и человек пять стали служить, а остальные пошли учиться в академию, тем более что тех, кто без «троек», принимали без экзаменов. А у меня, я и не знал об этом, оказалась одна «тройка» по какому-то языку, хотя почти по всем предметам были «пятёрки». Сдал экзамен, приняли. А наш владыка Вениамин (Тихоницкий) отговаривал: «Оставайся в Вятке, я тебя поставлю настоятелем». Вот эти слова и смутили меня: «Какой я настоятель? В 20 лет над старцами распоряжаться?». Отказался. «Жаль, подорвёшь своё золотое сердечко», — сказал владыка. И, действительно, я заболел…

Учился в академии хорошо, легко, вот только кандидатскую работу на «четыре» сдал. Времени было всего месяц, чтобы прочитать все книги по теме «Христианское учение о назначении человека». Читал, но не выписывал: не подходили рассуждения философов под моё мнение. Уже неделя оставалась до сдачи, а я и не приступал. Потом сел и написал, что думал по этой теме, сделав несколько ссылок на Священное Писание. Надо сдавать, а у меня ещё не отпечатано, даже не знаю кому поручить. Нашлась знакомая из Москвы, отпечатала, но привезла в тот день, когда нужно было сдавать. Я только успел прочитать и ошибки некоторые исправить, и то не все, так и сдал. Доктусов пожурил, что есть ошибки стилистические, что не привёл учёных в подтверждение. Ну да слава Богу, что поработал над этой темой.

На первом курсе академии мы с Иваном Зубаревым ездили в гости к отцу Владимиру Жаворонкову, нашему товарищу. Его после семинарии назначили на приход в село Шеметово, что в 25 километрах от Загорска. Отправились туда, написав в прошении, что вернёмся вечером. Приехали утром на службу, читали и пели с хором на клиросе, требы все отстояли: молебен, панихиду, Крещение. Пошли с отцом Владимиром и его матушкой к ним в дом, я и говорю: «Благослови нас, батюшка, мы на последнем автобусе поедем в семинарию». А он как-то серьёзно: «Никуда не поедете, нет вам благословения. Завтра утром с первым автобусом уедете». — «Да ты что?! Разве забыл, какая строгая у нас дисциплина?».— «Нет вам благословения».

Дом стоял в ограде церковной, а окна были на улицу, на тракт. Автобус через Шеметово шёл в село Константиново за пять километров, там разворачивался и обратно. В это время люди собирались на остановке, которая наискосок от церковного дома. Вот мы после обеда сидим и глядим четверо в восемь глаз, когда подойдёт в два часа последний автобус. А отец Владимир всё своё: «Лучше оставайтесь, завтра уедете». Я ему как своему товарищу, как будто он не в сане, отвечаю: «Ты благословляй – не благословляй, а мы всё равно поедем». Конечно, священнику так говорить нельзя.

Сидим, ждём и вдруг видим: автобус подъехал к остановке, но не из Загорска, а из Константиново, высадил двух человек и проехал мимо наших окон. «Ах! Да как же так?! Как мы не видели, когда он ушёл в Константиново, ведь усердно смотрели?!». А отец Владимир говорит: «Ну вот и не уехали». Идти пешком осенью по грязи 25 километров — к утру дойдём ли? Пришлось смириться. Пошли в храм, к иконам приложились, поднялись на колокольню, полюбовались перелесками, речкой, горизонтом. Красота! Спустились с колокольни, вдруг видим, идёт автобус из Загорска, кого-то высадил и ушёл в Константиново. «Мы на нём поедем!». Отец Владимир говорит: «Оставались бы, да если уж очень хотите, то поезжайте». Батюшка с матушкой проводили нас до остановки и говорят: «Никогда не бывало, чтобы автобус приходил так поздно, через два часа после последнего». Смотрим, идёт автобус, остановился. Отец Владимир нас с Зубаревым благословил, и мы уехали.

Подхожу к женщине-кондуктору купить билеты и спрашиваю: «Что это вы поздно так, не по расписанию?». А она и отвечает: «И не говори! Мы по городу ездили, но нас сняли с линии и послали сюда, сказав, что последний автобус по какой-то причине перевернулся. Нас послали взять пассажиров, но автобус из Дмитрова их уже забрал, и мы решили сделать полный круг». У меня даже мурашки по спине пробежали. Слава Богу! Он отвёл нас от того автобуса, не увидели мы его, а то неизвестно, остались ли бы живы. Или, может, искалечились бы, или уж перепугались бы… Вот что такое благословение священника. Ему Бог открывает.

Я был тогда ещё не женат и сан не мог принять, так как в монахи не пошёл, и меня оставили помощником инспектора. Ребята меня любили и говорили: «Мы ждём твоего дежурства: ты с нами хорошо обходишься, и у тебя всегда можно спросить и разрешить недоуменные вопросы по учёбе. К концу года заболело сердце, невралгия была. И уехал из академии, хотя не отпускали, обещали на следующий год дать предмет для преподавания, но я отказался. И в Москве служить предлагали. Отец Всеволод Шпиллер, наш инспектор, настоятель Николо­Кузнецкого храма, говорил: «Найдём тебе москвичку в жёны, квартиру и прописку сделаем». Тушинский благочинный приглашал к себе, а владыка Питирим звал в иностранный отдел Патриархии, но я отказался: «Поеду домой в Киров». — «Где это такой Киров? В Карелии или на Кавказе?». — «Это Вятка бывшая». — «А, Вятку хорошо знаем!». Приехал в Вятку, нашли мне невесту, и владыка Вениамин рукоположил во диакона, а потом и во священника. Указ дал в Серафимовский собор. Вот с той поры и служу в этом храме».

По материалам газеты «Вятский епархиальный вестник»