Босиком по небу
В сентябре 2021 года исполнилось 80 лет В.Н. Крупину, замечательному русскому писателю, первому лауреату Патриаршей литературной премии, Почётному гражданину Кировской области, настоящему патриоту родного края. Предлагаем вниманию читателей один из рассказов-воспоминаний В.Н. Крупина.
Про этот случай из моих детских лет я много раз слышал от мамы. Она становилась старенькой и забывала, что уже рассказывала, как мы с нею ходили на луга. А я очень любил этот рассказ и каждый раз слушал с какой-то тихой радостью и грустью. И вот решился его записать.
— Вы у меня не избалованные были, не ленивые. Иду на сенокос или куда, кого позову, тот и пойдёт. Другие тоже просятся. Говорю: «А огород на ком? А кто корову встретит, кто кур загонит, кто грядки польёт?». Распределю всех, сама хлебушка возьму, молока бутылку, и идём с тобой. Ты на сенокос всегда просился. Терпеливые вы были. Жара, комарьё, идти далеко, тащить надо и вилы, и грабли, и косы — вы хоть бы что. Совсем мал, лет пять-шесть, а идёшь.
И вот — никогда не забыть — около Воронья, помнишь, конечно, деревня была, уж, может, и не жива, огромное поле, и всё было засеяно льном. А уж как лён цветёт, это немногие помнят. Такой голубой цвет, даже лазоревый, будто всё поле, как море. Я-то видывала и на льну много работала, а ты увидел впервые.
— Мама, что это? Что это?
— Это лён цветёт.
И до того тебе было дивно. Идём, идём, поле всё не кончается. Ты и на поле глядишь, и вокруг и говоришь:
— Везде небо: и тут небо, и вверху небо.
День был жаркий. Мы воды в роднике набрали, на делянку пришли. Вытаскивали сено из низких мест на пригорки, чтоб быстрее сохло, чтоб сметать. Ты вовсю помогаешь, а сам всё про лён. Я уж тебе рассказала, как его теребят и вымачивают, и треплют, и мнут, и очищают, как чешут, потом прядут, ткут, а там и рубашки шьют.
— Я такую рубашку хочу. Она голубая будет?
— Нет, — говорю, — такая сероватая. Но если холсты хорошо выморозятся, то побелеют.
— Нет, я такую хочу, как поле. Я в поле приду, и меня никто не увидит. Буду, как поле.
Пообедали, опять за дело. А ты уже устал, но виду не подаёшь, только просишься пойти домой пораньше:
— А то будет поздно, и цветы не увидим.
И, правда, припозднились. Вышли из леса, а поля-то и нет голубого. Тёмная зелень. Ты в слёзы:
— Я говорил: пойдём, а ты не захотела. Цветочки опали, — и прямо уливаешься.
— Цветочки не опали, — говорю, — они спать легли, глазки закрыли. Как ты ложишься спать, закрываешь глазки, так и они. А утром проснутся.
— Не верю я, ты обманываешь, — а сам плачешь.
— Ну как же, — говорю, — может мать обмануть? Они проснутся.
Вот вернулись. А утром я и не хотела тебя будить, а гляжу — ещё и корову не подоила — ты уже вскочил, одеваешься. Думаю, значит, не верит. Ничего не сказала, пошли. Молча шёл. А как вышли на гору перед полем да как ты увидел, что лён цветёт, так обрадовался, прямо запрыгал, заскакал вприпрыжку вперёд, только пятки мелькают. Бедно же жили, вы всё лето босиком. Так босиком и бегал по льну.
— Да, мама, — сказал я, — помню, что однажды мы пошли обратно пораньше и шли, когда лён ещё цвёл, а обернулся с горы и — нет небушка на земле. Будто лежало на земле огромное зеркало, а к вечеру его закрыли. А лён наш даже в Откровении Иоанна Богослова упоминается. Перед Страшным Судом выйдут семь Ангелов, одетых в льняную одежду и опоясанных золотыми поясами, и выльют на землю семь чаш гнева Божия. Так не помнишь, была у меня рубашка из льна?
Мама задумалась, покачала головой:
— Нет, не помню. Бедно одевались, а жили дружно. Ты какой-то смиренный был. Раз тебя за что-то в угол поставила, никогда я вас пальцем не тронула. Поставила и забыла, захлопоталась. Уж к обеду зашла в избу — ты стоишь. Я ахнула, а ты говоришь: «Мама, ты меня лучше накажи, а из угла выпусти».
— Ну так выпустила?
Мама тихо улыбнулась.
— Ах! — сказал я, — вот бы вернуться в детство да постоять ещё в том углу.
— Сейчас у тебя уже другое стояние, — мама показала на красный угол, в котором были иконы.
По материалам газеты «Вятский епархиальный вестник»