Былинки

В конце 2022 года увидела свет новая книга протоиерея Александра Балыбердина «Былинки». Мы попросили автора рассказать о ней.

— Отец Александр, как пришла идея этой книги?

— Меня не раз спрашивали о том, как я стал священником, как возникло и окрепло такое желание, как приняли мой выбор родные, какие на этом пути случались встречи и истории и можно ли чем-то поделиться. Соглашался, что, пожалуй, об этом следует написать, но каждый раз откладывал, потому что не знал, какой должна быть книга. Писать только воспоминания? Или поучения? Но это бесполезно, так как чужие инструкции никому не нужны, потому что у каждого свой путь, который нужно пройти самому, а также свои грабли, на которые предстоит наступить.

— И всё же книга появилась. Значит, что-то помогло?

— Проводил огласительные беседы перед Крещением и вдруг почувствовал, что они могут быть интересны не только для родителей и крёстных, но также и для других людей. К тому же сама форма этих встреч — беседа — показалась мне наиболее подходящей для разговора с читателем.

— О чём?

— В первую очередь о том, зачем после Крещения надо ходить в храм, исповедоваться и причащаться. Ведь именно для этого совершается Таинство, однако не все это понимают, и поэтому для кого-то первая встреча с Церковью становится последней, а это неправильно. Поэтому мне захотелось доступно и образно объяснить, почему после Крещения надо стараться жить церковной жизнью.

— Так появились «Огурцы в рассоле» и другие рассказы?

— Да, только я назвал эти короткие истории не рассказами, а былинками. Это слово понравилось мне тем, что в нём сочетаются «быль» — рассказ о том, что было, и «былинка» — маленький цветок или стебелёк травы, особенно красивый осенью, когда пора итожить жизнь.

— А мне почему-то припомнились «Крупинки» Владимира Николаевича Крупина…

— Которого я очень уважаю и дорожу общением с ним, так что будем считать, что без него не обошлось. Мне хотелось с благодарностью вспомнить тех людей, с которыми свела меня судьба, в том числе владыку Хрисанфа (день памяти — 4 января), чтобы наши встречи с ним и разговоры не пропали, но могли пригодиться другим.

— При этом, признаюсь, книга не раз заставила меня улыбнуться.

— И это хорошо! Ведь, как говорил барон Мюнхгаузен, «все глупости на земле делаются с серьёзным выражением лица», а добрая улыбка всегда выручает, особенно в трудную минуту, согревает надеждой. Хотя, конечно, о серьёзном надо писать серьёзно, например, о нашем отношении к Богу и Церкви, которая на самом деле не наша, а Христова. Так к ней и следует относиться. К счастью, в моей жизни были люди и встречи, которые могли этому научить, и этим тоже хотелось поделиться с читателями.

— Правильно ли я понимаю, что «Былинки» будут интересны в первую очередь прихожанам?

— Не только. Вообще, угадать, кому понравится книга, трудно, но я точно знаю, что, если писать искренне и интересно, то она обязательно найдёт своего читателя.

— Как можно с ней познакомиться?

— В православной библиотеке «Благовест» (г. Вятка, ул. Володарского, 120) 17 января в 17 часов расскажу о ней всем интересующимся. Приходите с родными и друзьями. Буду рад нашему общению. Кроме того, у книги «Былинки» есть свой сайт в интернете, откуда её можно скачать. Желаю всем доброго и интересного чтения!

Беседовал протоиерей Олег Филимонов

* * *

Предлагаем вниманию читателей несколько рассказов из книги протоиерея Александра Балыбердина «Былинки».

Впервые в церкви

Известно, что первые впечатления самые сильные и запоминаются на всю жизнь. Поэтому, если вас крестили в детстве, скажите родителям «спасибо». Ведь это так здорово познакомиться с Церковью, когда ты маленький, все тебя любят и голова ещё не опухла от проблем и вопросов, ответы на которые люди ищут порой всю жизнь. Мне в этом смысле не так повезло. Я родился в 1967 году, когда ещё были свежи воспоминания о хрущёвских гонениях на Церковь. Папа работал директором дома культуры. Мама была врачом и происходила из «бывших», как тогда называли купцов, попов и кулаков, которых советское государство не жаловало. Семья была на виду, и крестить меня в детстве родители не решились. Поэтому в школу я пошёл некрещёным и долгое время не догадывался о том, что в г. Кирове, куда к тому времени мы переехали, есть действующий храм. Когда же я об этом узнал, оказалось, что в ту сторону нельзя не только ходить, но даже смотреть, иначе придётся выложить на стол комсомольский билет, аттестат и будущую золотую медаль.

Однако оказалось, что планы на меня были не только у родителей и администрации школы, но также у Бога. Но чтобы Его план заработал, я должен был прийти в Его Церковь, точнее, меня надо было туда привести, и вот как это произошло. В первых числах августа 1983 года наш 9А класс с лёгкой руки родителей отправился в круиз по реке Волге. На колёсном (были ещё такие!) теплоходе «Парижская коммуна» нам предстояло пройти от Горького, как тогда назывался Нижний Новгород, до Астрахани и обратно, делая остановки во всех крупных городах, в том числе Куйбышеве, ныне это Самара.

Помню, как в жаркий день, накупавшись в реке до одурения, мы отправились в город без сопровождавших учителей и родителей, у которых оказались свои планы. Неудивительно, что первым делом мы навестили ближайшее кафе, выпив одну на всех кружку пива, после чего разбрелись по городу в поисках арбузов, которые в этих краях особенно велики и сладки. Купив их, я вышел из магазина и увидел перед собой большую и красивую церковь. Это был Покровский собор, единственный на весь город действующий православный храм. Но тогда я этого не знал и просто решил подойти поближе, а затем и вовсе переступил церковный порог. Прямо так, с двумя авоськами в руках, в каждой из которых лежало по огромному арбузу.

Шла вечерняя служба. Храм был полон. Засмотревшись по сторонам, я не заметил, как оказался посреди церкви. Неожиданно из алтаря вышли священники и спустились с солеи в народ. Толпа сделала шаг назад, я попятился вместе с ней и наступил кому-то на ногу. Обернулся и увидел девушку примерно моего возраста или чуть постарше. Я уже приготовился услышать: «Куда прёшь, болван!» — или нечто подобное, но вместо этого девушка улыбнулась и еле слышно произнесла: «Извините». После этого со мной случилось то, что в науке принято называть когнитивным диссонансом. «Так вот какие они, верующие! — подумал я, — милые и добрые. Почему же тогда их гонят и запрещают нам ходить в храм? Ведь я со своими арбузами реально отдавил ей ногу, а она улыбается. Как такое может быть?»

Наверное, кто-то скажет, что это пустяк, но со временем он помог мне понять простую истину: неважно, какая церковь: старая или новая, большая или маленькая, с золотыми куполами или без них — она не от мира сего. Поэтому и люди в храме ведут себя иначе, не как в миру, а как в Царстве Небесном, которое в этом месте приближается к нам. Но это понимание пришло потом. А пока, смутившись своей неловкости, я вышел из церкви и зашагал в порт, не зная, что сорок лет спустя вспомню об этом случае и напишу о нём с надеждой, что та девушка жива и сможет об этом прочитать. Ведь, если бы она поступила иначе, возможно, та первая встреча с Церковью стала бы для меня последней.

Тоненький канатик

Ощущение Церкви как особой реальности переживали многие. Было это и со мной. Весной 1987 года, возвращаясь домой после срочной службы в г. Переславле-Залесском, я впервые побывал в Троице-Сергиевой Лавре и был настолько потрясён, что на следующий год снова приехал в Посад, на этот раз с друзьями. По стране шагала «Перестройка». Как говорили в те годы, «процесс пошёл». Казалось, сам воздух был наполнен переменами, верой, надеждой и любовью. Чем же ещё он может быть наполнен, когда тебе двадцать лет? Я был не крещён, мои друзья тоже. Но никто не возбранил нам войти в Троицкий собор, под сводами которого текла людская река к мощам преподобного Сергия Радонежского. Поплыли по ней и мы.

Очередь двигалась настолько медленно, что я смог разглядеть храм и людей, среди которых были заметны две группы. Одни спокойно, сосредоточенно стояли в очереди к святыне. Другие бродили по церкви, рассматривая иконы и фрески, переглядываясь и улыбаясь, иногда вполголоса о чём-то беседуя. Прислушавшись, я понял, что это были иностранные туристы. Выходя из храма на соборную площадь, они хватались за фотоаппараты, чтобы запечатлеть огромную лаврскую колокольню и другие достопримечательности.

Примерно через полчаса, сделав крутой поворот, очередь приблизилась к раке. Друзья отошли, и я теперь мог в тишине, нарушаемой только негромким потрескиванием свечей, разглядеть иконостас и Царские врата, справа от которых приглушённо сиял точный список «Троицы» Рублёва. Я видел, как верующие поднимаются на солею, ставят свечи, подходят к иконостасу, прикладываются к потемневшей от времени иконе и затем, перекрестившись, благоговейно припадают к раке с мощами преподобного Сергия. Вблизи неё очередь пошла быстрее и уже была готова, как река, вынести меня на солею, от которой меня отделял только канат из бардового бархата. Вот передо мной осталось двадцать, пятнадцать, десять человек…

Я шёл вдоль каната и с каждым шагом отчётливее понимал, что не могу через него переступить. Не имею права подняться на солею, зажечь свечу, перекреститься и приложиться к святыне. Научиться этому было несложно, и я уже выучил всю последовательность действий. Только в моём случае всё это будет неправдой, потому что я не крещён. Я — не христианин или, как говорили в старину, «нехристь». Поэтому и «Троица» Рублёва, и преподобный Сергий, и храм, и горящие свечи, и монахи, и все верующие находятся для меня за бархатным канатом, словно по другую сторону государственной границы, и я не имею права её пересечь. У раки преподобного Сергия — мой народ, но я не с ним. Моё место с иностранцами, охочими до всего необычного и улыбчивыми, но непробиваемо чужими…

Позже я не раз бывал в Лавре, один и с семьёй, друзьями, учениками, прихожанами, но день, в который мне довелось ощутить присутствие Неба на земле, не забуду никогда. В тот памятный день границей между двумя мирами, горним и дольним, стал для меня бархатный канат у раки преподобного Сергия. Граница была условной и одновременно такой реальной, что перейти её я не смог. Сжимая в руке свечу, вышел тогда из очереди и направился к выходу из храма, зная, что обязательно вернусь сюда, но уже христианином. Так и произошло. Не сразу, а примерно через год, потому что, как оказалось, чтобы Бог вошёл в моё сердце, в нём нужно было хорошенько прибраться.

Первое Причастие

Когда кто-то впервые готовится к Причастию, я всегда стараюсь эту подготовку для человека облегчить, потому что вспоминаю, как сам впервые причащался. Было это так. Незадолго до окончания пединститута мне удалось организовать встречу студентов с секретарём Вятской епархии протоиереем Валентином Чаплиным, после которой, провожая батюшку, я спросил, как можно причаститься. Отец Валентин ответил: «Приходи в субботу в епархиальное управление». Ну я и пришёл, абсолютно уверенный в том, что именно там всё и произойдёт.

В те годы епархиальное управление находилось в доме на улице Герцена, а кабинет секретаря — в пристрое над гаражом. Я сел на стул у дверей и стал ждать. Выходит отец Валентин.

— Ты чего здесь делаешь?

— Вот пришёл исповедоваться и причаститься.

— Вообще-то это происходит в храме, — удивился священник, после чего бросил взгляд на стоявшие в углу приёмной напольные часы. — Впрочем, может, мы ещё успеем. Внизу стоит машина. Спускайся, я за тобой.

Весело сбежав по лестнице, мы прыгаем в машину и мчимся в Серафимовский собор. Тормозим у входа и видим, что церковь битком набита людьми, в неё не войти, а служба почти закончилась. «Пройдём через алтарь! — отец Валентин показывает на маленькую дверь с торца здания. — Иди за мной и ничего не трогай». По узкой и крутой лестнице поднимаемся в алтарь и проходим мимо престола на солею. Отец Валентин ставит меня перед аналоем с крестом и Евангелием, исповедует и накрывает епитрахилью. «Молитвы прочитал?» Я киваю. Хорошо, что хоть это догадался сделать. Батюшка показывает в центр храма: «Видишь, люди подходят к Чаше и причащаются? Иди туда, встань в конец очереди и смотри, что и как. Но главное — в чём исповедовался, тем не греши. И вот ещё…» Отец Валентин наклоняется ко мне и серьёзно, чтобы я хорошенько запомнил, говорит: «Больше никогда так не делай и готовься к Причастию как положено. Три дня попостись и всё, что следует, обязательно прочитай. Договорились?» Я снова киваю и, спустившись с солеи, встаю в конец очереди на Причастие.

Что стоило отцу Валентину, 60-летнему священнику, секретарю епархии, посмеяться над наивностью студента, пришедшего причащаться в епархиальное управление, и выставить меня за дверь? Но, подобно тому, как добрый пастырь радуется заблудшей овечке и, взвалив на плечи, несёт её в родной дом, так же и он тогда всё отложил и привёз меня в Дом Божий. Никогда об этом не забуду и всегда поминаю отца Валентина в молитвах, с недавнего времени — за упокой. После Вятки он ещё долгие годы жил и служил в Москве в Казанском соборе на Красной площади и на Крутицком подворье. А я через десять лет после этого случая, который сегодня вызывает добрую улыбку, стал священником и секретарём Вятской епархии. Вот какие бывают повороты судьбы! И счастлив тот, кому доведётся встретить на своём пути таких людей, как протоиерей Валентин Чаплин. Вечная ему память!

Кто не волнуется?

Сегодня — день моей хиротонии, и уже совершается Литургия, за которой я стану священником. Владыка Хрисанф служит не спеша, «по-старинному», внимательно вслушиваясь в каждое слово. И оттого сердце ещё больше трепещет: а вдруг я ошибусь и подведу, не оправдаю доверия? Хотя всё, что мне нужно — произнести по служебнику малую ектенью, начинающуюся словами «паки и паки». Всего три прошения, которые я много раз произносил. Вот и вся задача. Неужели не справлюсь?

Выхожу на ектенью, встаю перед Царскими вратами. Хор заканчивает очередное песнопение, и в огромном Успенском соборе, вмещающем до тысячи человек, воцаряется тишина. Я открываю служебник, возвышаю руку с орарём, читаю глазами «паки и паки», а вслух на весь храм возглашаю: «Миром Господу помолимся!» Хор тут же подхватывает: «Господи, помилуй!» А у меня мурашки по телу, но не от пения хора, а оттого, что ошибся. Надо же было так опростоволоситься! Однако деваться некуда, возглашаю до конца великую ектенью, захожу в алтарь и сразу к архиепископу Хрисанфу: «Владыка, простите!»

Он смотрит на меня с высоты своего богатырского роста большими, немного на выкате глазами и говорит: «Не ошибается только тот, кто не волнуется, а не волнуется тот, кому всё равно. Раз ты ошибся, значит, тебе не всё равно, и это хорошо». Архиерей улыбается, а я стою и пытаюсь прийти в себя. Вот это поворот! Я шёл за разносом, а меня похвалили! Владыка благословляет меня, но руку целовать не даёт, а лишь касается моей головы, как бы дав лёгкий подзатыльник, и на этот раз абсолютно серьёзно говорит: «Запомни и в следующий раз не ошибайся!» Помню, владыка, помню.

Ангелы всё видят

Почему-то принято считать, что священники живут какой-то зашкаливающей по всем параметрам жизнью и во всём превосходят мирян. Хотя лично меня жизнь не раз убеждала в обратном, в том, что вокруг немало удивительных людей, до которых нам, служителям алтаря Господня, надо тянуться и тянуться. Поэтому счастлив тот, кто их встретил.

Когда восстановление вятской церкви Иоанна Предтечи потребовало определиться с росписью центрального придела, митрополит Хрисанф поручил выполнить эти работы Виктору Харлову, народному художнику России, которому посчастливилось потрудиться над возрождением московского Храма Христа Спасителя. Виктор Георгиевич поблагодарил владыку за доверие, поднялся на леса, и работа… встала. Художник неожиданно взял паузу, которая затянулась едва ли не на всё лето. Дошло до того, что архиерей вызвал меня и сказал: «Спроси у Харлова, почему он медлит. Если же не хочет работать, давай подумаем, кто бы мог его заменить».

Я созвонился с Виктором Георгиевичем и назначил встречу. Мы поднялись на леса под самый купол. Я дословно повторил вопрос владыки и услышал, что мастер всё ещё обдумывает детали росписи, например, что написать на свитке в руках Иоанна Предтечи, лик которого Харлов хотел поместить в северной люкарне.

— Да что там обдумывать? — воскликнул я. — Тут такая высота, всё равно снизу никто ничего не разберёт!

Виктор Георгиевич опустил глаза, немного помолчал, а затем сказал:

— Люди, может, и не увидят, а вот Ангелы всё прочитают.

Это было произнесено с таким смирением и одновременно с такой твёрдостью, что, когда я передал наш разговор владыке Хрисанфу, тот внимательно выслушал меня и сказал, чтобы я больше мастера не торопил. «Вот именно этого я и боялся, — заключил архиерей. — Я ведь Харлова знаю ещё по росписям в Успенском соборе. Тогда всё было точно так же, и главное — он прав! Если делать, то только по-настоящему. Ведь храм — Дом Божий, и Ангелы действительно всё видят».

Не буду подробно писать о том, что было дальше. Скажу лишь, что все надежды Виктор Георгиевич оправдал сполна. Не прошло и года, как написанные им фрески были торжественно освящены. Низкий ему поклон за наше общение и уроки, которые навсегда остались в моём сердце.

Спасибо, друзья!

Чтобы я появился на свет, проживавший в 1615 году в городе Хлынове Мартынко Бириболдин, должен был встретить девушку, завоевать её сердце и родить сына Даниила (1617). Затем были Ярофей (1640), Анисим (1674), Дмитрий (1711), Иван (1735), Марк (1760), Дей (1798), Степан (1836), Александр (1871), Михаил (1904) и Геннадий (1944). И это только по линии моего папы Геннадия Михайловича! А ведь у мамы предков было не меньше, просто я знаю их только со второй половины XIX века.

Когда меня выбрали секретарём комсомольской организации школы, классный руководитель Римма Александровна Коровкина поручила мне выступить перед одноклассниками с сообщением «Формализм и как с ним бороться». Как будто в воду глядела, потому что со временем тема формализма или, говоря языком Евангелия, «книжничества и фарисейства» стала для меня одной из главных в церковном служении. При этом впервые задуматься об этом, как ни странно, мне помогли комсомол и советская школа.

Когда мне предложили стать священником, папа не стал крутить пальцем у виска, хотя когда-то окончил высшую партийную школу и работал в обкоме. Узнав, что в наш город приехал епископ Александр (ныне митрополит Астанайский и Казахстанский), отец пригласил владыку к нам домой, и тот, внимательно выслушав все мои сомнения и вопросы, сказал: «Будет сложно, но интересно. И ещё непременно посоветуйся с женой, потому что это не только твой выбор». Так и произошло. С тех пор все трудности и радости церковного служения мы делим с супругой Ириной, дочками Настей и Сашей.

Когда-нибудь в конце пути, обернувшись назад и вспомнив всех, с кем мы общались и дружили, работали и служили, десятилетиями делили жизнь или всего лишь на несколько мгновений пересекались, поймём, как мало в этом было случайного и как много Промысла Божия, без которого мы не пришли бы в этот мир, не жили бы и не любили бы. Ну как, понимая это, можно взять и наклеить на лобовое стекло какую-нибудь глупость, например, «Моя жизнь — мои правила»? И как не благодарить всех, кто помог понять, что этот мир не наш, а Божий, и потому жить в нём надо не по своему хотению, а по Его заповедям. Вот я и благодарю. Спасибо, друзья!

По материалам газеты «Вятский епархиальный вестник»