Слово явилось как милость

В октябре нынешнего года на Трифоновских общеобразовательных чтениях с докладом «Православная культура и её влияние на нравственное воспитание молодёжи в современных условиях» выступила Наталья Ильинична Злыгостева.

Главный научный сотрудник Центра регионоведения Кировской государственной универсальной областной научной библиотеки имени А.И. Герцена, кандидат философских наук, доцент, неизменная участница Великорецкого крестного хода с начала 1990-х, она поделилась своими мыслями о глубинной связи Православия и русской литературы в деле воспитания молодых, заронила в душах слушателей уверенность в том, что обретений на пути духовного взросления гораздо больше, чем потерь. Подтверждают это и её книги, одна из которых, озаглавленная «Как наше слово отзовётся», пять лет назад была отмечена литературной премией губернатора Кировской области имени А.И. Герцена. 

В эти дни Наталья Ильинична завершает работу над новой книгой, посвящённой жизни и творчеству большого русского поэта, нашего земляка Анатолия Григорьевича Гребнева, которая может выйти в свет уже в январе будущего года.

Нас называют одноклассниками. Хотя справедливости ради надо сказать, что в родной 48-й школе г. Кирова учились мы с Натальей Злыгостевой в параллельных классах. Я в том, что носил имя Семёна Михайловича Будённого, командарма Первой конной, Наташа — в классе имени пионера Коли Мяготина. Да-да, в школе нашей все классы были именными, а не первыми буквами алфавита обозначенными. И до сих пор на памяти не седьмой «А», не восьмой «Г», а классы имени Аркадия Гайдара, Вали Котика, Николая Островского. Наши одношкольники боролись за право так называться, переписывались с теми, кто лично знал наших героев, встречались с их близкими, выезжая туда, где они жили, или приглашая приехать в наш город, посетить нашу школу. Вообще, в школе № 48 было что-то особенное, что позволило многим её выпускникам состояться. Свой ли школьный театр помогал в этом, кружок ли юных корреспондентов способствовал, библиотека ли, опять же при школе существовавшая и находившаяся рядом с актовым залом, в котором не только важные и торжественные мероприятия проводили, но и кино показывали, даже если число зрителей не превышало меня одного, неотрывно всматривавшегося в экран, где, «как на празднике отчаянных гонок, тонкие ноги закидывая к голове, скачет красногривый жеребёнок», а хрипловатый голос за кадром выразительно декламирует:

Милый, милый, смешной дуралей,

Ну куда он, куда он гонится?

Неужель он не знает, что живых коней

Победила стальная конница?

Я очень любил Есенина, и документальный фильм о нём, увиденный тогда в пустом актовом зале, стихи поэта, пришедшие в полном объёме позднее, на какое-то время заслонили многое из того, что происходило вокруг. И как-то не сразу, а на протяжении достаточно большого времени узнавал я, что родную 48-ю оканчивали писатель Валерий Пономарёв, художник Виктор Харлов, искусствовед Любовь Горюнова, педагог, ставшая впоследствии директором нашей школы Татьяна Черезова, а не только мы с Натальей Злыгостевой. И понятно стало, почему нет-нет да и спрашивали: «У вас что элитная школа была?» — «Да нет, — отвечалось, — вполне обычная, общеобразовательная, без уклонов в углублённое изучение английского языка или гуманитарных дисциплин». И жили мы в обыкновенном заводском микрорайоне, «на Машинке», как говорили тогда, а в нашем с Наташей случае ещё и добавлялось «у танка», то есть недалеко от памятника, установленного в честь трудового подвига машиностроителей, много работавших в тылу для Победы на фронтах Великой Отечественной. Только я обитал на Октябрьском проспекте в каменном доме, на первом этаже которого находился магазин «Мясо – молоко», а Наташа — неподалёку в деревянной двухэтажке на улице Чехова, как раз к проспекту перпендикулярно примыкавшей.

В силу ли этой перпендикулярности, по другим ли каким причинам, больше связанным с моим увлечением футболом, но детства наши мало совпадали, развиваясь, как и положено параллельным прямым, без пересечений. Во всяким случае, о том, каким оно было у неё, больше узнаю из книг с многоговорящими пытливому уму названиями «И слово явилось как милость», «Как наше слово отзовётся», которые она написала, уже став кандидатом философских наук, доцентом, заслуженным работником высшей школы и действительным членом Академии философии хозяйства, научным сотрудником Кировской областной библиотеки имени А.И. Герцена. Именно в них, наряду с размышлениями о глубинных смыслах, заключённых в русской литературе, о слове, которое «можно знать, им пользоваться, им повелевать, но куда важнее им дышать, им жить и служить ему с верой, уважением и добротой», говорится и о детстве на «литературной» улице. Вы только представьте: раннее зимнее утро, солнце ещё не взошло и за окнами темень, но свет падает из кухни, где Наташина мама и соседка тётя Ася пекут пироги к празднику, значение и важность которого откроется шестилетней девочке из детских книг, таких как сказки Андерсена или «Козетта», принадлежавшая перу французского писателя Виктора Гюго, и многих других, приобретавшихся родителями для неё каждое воскресенье на книжных базарах.

И вот «Козетта», после которой всё изменилось. Только что было тепло и уютно от горячей печи, а по мере прочтения всё больше ощущался пронзительный холод ночи, страх перед тёмной тропинкой, ведущей в сумрачный лес к ручью, в котором маленькой героине Виктора Гюго следовало наполнить водой большое ведро, донести его до трактира, где она трудилась с утра до ночи. А у юной читательницы сердце сжималось не столько потому, что Козетте тяжело и больно, сколько потому, что ей бесприютно, одиноко и страшно. «Нет во всём огромном мире человека её любящего, кому бы она была дорога. И в это мгновение мне так хотелось чуда не для себя, а для неё», — признаётся Наталья Ильинична, одаривая нас ощущением, что и в книгах своих о духовно-нравственных исканиях русской литературы она именно для нас хочет чуда открытия и понимания потаённого смысла, сокрытого в метафорическом ряде поэтических строк, образном строе упоительной прозы. И если все мы родом из детства, то Наталья Злыгостева более других, ибо то врождённое чувство шестилетней девочки, сопереживающей своей ровеснице, со временем обогатилось чуткостью и зоркостью взрослеющей души, пониманием, что и взрослый, вдумчивый читатель нуждается в интеллектуальном наставничестве, духовном руководстве, философском окормлении.

И неслучайно именно прирождённый талант педагога, наставника, учителя ставит во главу угла её творческих устремлений Владимир Николаевич Крупин, подмечая, что в своих исследованиях Наталья Ильинична анализирует литературные произведения с богословской, философской и педагогической точки зрения. Ей ведомы сердце пронзающий слог и учительное слово русской литературы, души таинственной приметы и запечатлённые мгновения творческих прозрений художника с чутким сердцем, берег с радостной пристанью и освящённые любовью другие места бытования людей творческих, понятна роль нравственных запретов и общения в духовно-нравственном становлении личности, знакомы тема духовной встречи и образ юродивого в русской литературе. И всем своим богатым опытом прочтения, понимания, осознания она щедро делится с нами, читателями и слушателями, в книгах своих и лекциях, словно чувство какой-то особенной радости снова переполняет её, как в то пасхальное раннее весеннее утро, когда солнышко играло солнечными зайчиками на цветочных вазах, отражаясь весёлыми огоньками на промытых до блеска окнах. И снова хочется, чтобы то, что чувствует она, читая и перечитывая стихи русского поэта Анатолия Гребнева и немецкого стихотворца Райнера Рильке, прозу Владимира Крупина и Валентина Распутина, Ивана Бунина и Ивана Шмелёва, публицистику Василия Розанова и Ивана Ильина, Сергея Булгакова и Юрия Осипова, многих других авторов, чьи творения обогатили её душу, чувствовалось и понималось другими, побуждая в свою очередь их делиться этим нескончаемым богатством.

Ей бесконечно важно, чтобы людей, понимающих слово, чувствующих его и живущих им, становилось как можно больше. Сама-то она давно слову служит с верой, уважением, добротой и благоговением. Ведь истинный и сокровенный смысл его открылся ей во время Великорецкого крестного хода. «Я шла рядом с теми, кто не читал книг, прочитанных мною, не слышал институтских лекций, не размышлял над проблемами, казавшимися мне в ту пору важными и значимыми», — пишет она в авторском предисловии «И слово явилось как милость» к одноимённой своей книге статей, затрагивающей самые острые и насущные проблемы современности. И признаётся, что именно среди этих удивительных старух, которые мало говорили, а больше молились, открылась ей духовная красота и осознание сущности слова, раскрытой в Евангелии от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

Хотя, казалось бы, и в стихах Николая Гумилёва, прочитанных ещё в юности, говорится о том же: «И в Евангелии от Иоанна сказано, что Слово — это Бог». Но надо было пройти вёрстами крестного хода, чтобы, одолевая внутреннюю немоту, понять: «Всё через Него начало быть, и без Него ничего не начало быть. В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков». И прийти к важному и определяющему выводу: «Без понимания слова как Бытия и света всё рассыпается, исчезает, утрачивает смысл. Это всегда очень глубоко и тонко чувствовал и понимал русский народ, национальное самосознание и характер которого складывались и развивались в религиозной православной традиции». И приводить в качестве подтверждения этой мысли слова русского философа Василия Розанова о том, что Запад принял Христа умом, а Россия сердцем; изречение немецкого поэта Рильке, что все страны граничат друг с другом и только Россия граничит с Богом. Ну как тут не приобрести в букинистическом магазине, опять же рядом с школой № 48 находившемся, «Осенние листья» Розанова, как не купить уже в «Улиссе» томик Рильке «Поздняя осень в Венеции»? Ну как тут не найти у первого размышление о том, что растяжимая материя всегда объемлет нерастяжимый предмет, не подивиться мысли, что есть метафизическое тяготение мира к «крепкому обхвату», а потом и с выводом согласиться, что в «крепком обхвате держит Бог мир». И уже не пропустить у второго важное для понимания не стиля даже, а образного строя поэтики:

А выше что?

Никто там не бывает.

Лишь тишина, не знающая слов,

там ягоду за ягодой срывает,

качая в небе гроздь колоколов…

И это что касается незнакомых прежде авторов, пропущенных в силу того, что «это мы не проходили, это нам не задавали». Но сколько же открытий чудных дарят нам перечитанные Натальей Ильиничной в лучах Невечернего Света и переосмысленные ею сквозь призму высокой поэзии, казалось бы, хрестоматийные «Евгений Онегин» Пушкина и «Горе от ума» Грибоедова! А знакомый и незнакомый Анатолий Гребнев, открывающийся в её эссе «Литературные прогулки» со слова «Помню…», душевного, многозначительного, многогранного слова, в котором минувшее и сегодняшнее, проживаемое и переживаемое, наполненное не мимолётными событиями, а чувствами и мыслями, и через годы не утратившими высокой значимости и сокровенного смысла. Одно воспоминание перетекает в другое, им не тесно на небольшом, по сути, пространстве текста, больше похожего на стихотворение в прозе.

Вот Елизавета Петровна Смыслова, учительница литературы всё в той же 48-й, входит в Наташин пятый класс, просит каждого прочесть стихотворение И.С. Никитина «Утро». Пока дети декламируют каждый в своей черёд, она слушает, прикрыв глаза… Встреча в Герценке с приехавшими из Москвы и Перми писателями, в мгновение ока изменившая мнение молодого кандидата философских наук о том, что истинные поэты остались в прошлом, в Серебряном веке… Разговор с Анатолием Григорьевичем Гребневым об «Антоновских яблоках» Ивана Бунина, внутреннее понимание, что в отношении поэта к Бунину кроется таинственное созвучие, сокрытое от других… И слова Гребнева о снеге, который не падал, а летел, тихо покрывая землю: «Ты видишь, как он светится и как будто что-то тихо шепчет…». И словно ниточка духовного родства протянулась, и прочитанные им наизусть стихи Оссиана помогали глубже постичь то, что называется таинством поэзии, одинаково внятной и студентам-филологам, и женщинам с провинциальной фабрики. «Слово отзывалось в душе тогда, когда она больше всего в нём нуждалась», — снова приходит к выводу Наталья Ильинична, вспоминая неприметную цеховую уборщицу, которая после творческого вечера Анатолия Григорьевича Гребнева и лекции о его творчестве долго доставала из узелка деньги, чтобы приобрести книгу поэта, а на попытки подарить её сказала: «Не обижайся, девка, не могу так взять. Он ведь, меня не зная, всё про меня рассказал, утешил. Душа болела, а сказать ничего не могу, ровно немая. А он всё понял и сказал».

Литературные улицы и прогулки, снег, летящий над Вяткой и Вероной, а то и над Копенгагеном, простая мысль о вечности и любви вновь и вновь связывают воедино любимые детские сказки и реалии взрослой жизни, томики стихов Гумилёва, Ахматовой, Бодлера, Верлена, Рембо в книжных шкафах любимой учительницы литературы и приближающее нас к сущности слова духовное молчание. И вывод, во внутренней келье души рождённый, о том, что «слово, выстраданное в духовном молчании, становится величайшей силой, преображающей душу и жизнь человека», в контекст времени вписывается вполне органично, тем более что в подтверждение ему и примеры из чеховского рассказа «Святою ночью», из сказки Андерсена «Снежная королева», из прозы Ивана Шмелёва, Николая Лескова и поэмы Алексея Толстого приводятся достаточно. И мне случалось читать многое из того, над чем размышляет Наталья Ильинична в своих книгах, статьях и лекциях, но вот случилось ли домолчаться до понимания, что в каждой строчке должна быть «мягкость, ласковость и нежность, чтобы ни одного слова не было грубого, жёсткого или несоответствующего» — вопрос. А моя одношкольница Наталья Злыгостева умеет в одном мгновении видеть вечность, помечать в литературных примерах и обстоятельствах бытия то, что важно для жизни. Нужно только дочитаться, дослушаться, допониматься, дочувствоваться и опять-таки домолчаться, чтобы слово явилось как милость и отозвалось в душе, в сердце…